В то далёкое лето. Повести, рассказы - Левон Восканович Адян

— А если вдруг мы останемся здесь, — пугливо сказала Марина.

— Не останемся. Сильный дождь быстро прекращается, скоро перестанет. — Потом я взял руку Марины и сказал: «Давай погадаю». — «Давай». сказала Марина. — Я раскрыл её ладонь, смотрел долго, якобы думал, вроде, гадать трудно.

— Впереди счастливая жизнь, так видно. Муж будет тебя любить, — сказал я, — муж будет тебя безмерно любить, все время будет любить, — шептал я с закрытыми глазами, — день и ночь будет любить и ревновать, потому, что, где есть большая любовь, там есть и большая ревность, безумно будет любить.

— Только одного буду любить? — глядя на меня хитро улыбающимися глазами, спросила Марина.

— Как? — не понял я.

— Только одного? — с той же хитрой улыбкой в искрящихся глазах переспросила Марина. — Только одного буду любить — и больше никого?

— Конечно, — поняв, наконец, ответил я, — только одного и…

— А меня? — перебила Марина, меня сколько человек будут любить?

— Только один, — не совсем уверенно сказал я, глядя на белую руку Марины, — вот, смотри.

— Ты неправильно гадаешь, — Марина взъерошила мои волосы, выбежала из-под дерева, встала на тропинке, протоптанной животными и людьми, под веткой граба, протянутой, как лапа, — неправильно говоришь, — повторила она, — двоих я уже знаю.

— Как? — тревожно замерев, произнес я.

— Не скажу. — смеясь, сказала Марина, потом увидев, как вдруг упало мое настроение, пришла и встала возле меня. Ничего не говорила, даже не смеялась. Молча смотрела. потом сказала: — Не обижайся.

Марина села у моих ног на изумрудный, замшелый камень, обняв свои гладкие колени, посидела несколько минут, и не глядя на меня, тихонько сказала:

— Есть один, Степаном зовут. В этом году окончил институт. До того, как получить новую квартиру, жили в нашем дворе. Я даже не знаю, чего больше к нему испытываю — ненависти или любви. Ты не обижайся.

— Не обижаюсь. — просто так, сказал я, еле сдерживая волнение. — Почему я должен обижаться?

Дождь прекратился. Мокрые листья поблескивали в последних лучах солнца, из ущелий, как дым, поднимались клубы пара, а небо было такое ясное. В начале села, где заканчивался лес, вернее, через пару шагов он должен был закончиться, Марина свернула с дороги и пошла по тропинке, я молча пошел за ней. Чуть пройдя, она повернулась ко мне, лицо ее горело. Вокруг стояла тишина, за деревьями вдалеке виднелось синеватое небо и все наше село с полями, горами, которые поднимались до самого неба.

— У счастья нет завтрашнего дня, — сказала Марина, — оно не имеет и вчерашнего дня, оно совершенно не хочет вспоминать прошлое, не думает о завтрашнем дне, оно имеет только настоящее, и не то, что день, а час, мгновение. Давай попрощаемся, — изменившимся голосом, краснея, добавила Марина, пальцами убирая волосы назад.

Я смотрел в ее крупные красивые глаза, которые излучали свет, на ее губы, которые пылали, как пламя, не смог оторвать взгляда от нее.

— Ты что смотришь так отрешенно? — снова заговорила Марина, спокойно и нежно касаясь пальцами моего лица, — ты любишь меня. Я это вижу. Я также тебя не забуду, потому что у тебя непорочная душа. Я даже не знаю, как ты с таким сердцем сможешь прожить в этом мире?

Я все еще смотрел в ее глаза с синеватым блеском, ее темно-красные полные губы, груди, которые в этот миг напоминали спящих голубей. Да, никак не мог оторвать взгляда от нее. Вокруг нас был только темнеющий лес и шелестящая тишина. Марина, на миг, изучала меня растерянным взглядом, привычным движением откинула назад волосы, которые снова рассыпались по плечу, глухо и тепло, рассмеявшись, сказала:

— Знаешь, как нужно девушку любить?

Я смотрел на нее восторженно, не произнося ни слова.

— Ты не знаешь, как нужно любить девушку? — повторно спросила она, вместе с тем неожиданно и медленно расстегивая пуговицы на моей клетчатой рубашке. — Девушку так нужно любить, чтоб у нее даже мысль не промелькнула, что кто-то ее может любить сильнее.

Проводя длинными пальцами правой руки по моей груди, от чего чуть не остановилось мое дыхание, Марина с тем же зардевшимся лицом, капризно улыбнулась и резким движением обняла меня, упругими, торчащими грудями прижалась к моей груди. От этого, потрясающего душу, сладкого сближения у меня закружилась голова, от волнения, будто, остановилось дыхание, в ласке, в блаженстве сумасшедшей мелодии крови, мое сердце беспорядочно стучало, готовое выскочить из грудной клетки. «Если вспомнишь меня когда-нибудь, — слабеюще-нежным голосом прошептала Марина, — этот миг также запомни».

Затем мои колени почувствовали колени Марины, руки — хрупкое тело, а губы… мои губы почувствовали шемяцую боль от волнующе-нежного прикосновения губ Марины. Ее руки нежно обнимали меня под моей рубашкой. Нежные пальцы постоянно ласкали мои плечи. Казалось, еще мгновение, и я потеряю рассудок, не смогу устоять проявлениям моих чувств.

Марина целовалась медленно и томно, как во сне, одновременно, с ее прерывистыми стонами и теплым дыханием я почувствовал сладострастное тепло ее шероховатого языка. Этот поцелуй, сводящий с ума, длился долго, после чего Марина резко отошла и, в полуобороте от меня, дрожащими пальцами стала застегивать пуговицы на блузке.

— Марина, — угасающим шепотом произнес я.

— Ничего не говори, — покачала головой Марина, — ты этого хотел. — Глядя на меня сбоку, она, взволнованно улыбнувшись, сказала: — А, может, не только этого?

Над лесом стремительно промчался ветер, лес зашумел, закачался, где-то с дерева упала сухая ветка.

— Марина.

— Прошу, — Марина приложила к моим губам пальцы, источающие аромат цветов, — прошу, больше ничего говорить не нужно. А теперь пошли.

Растерявшись от произошедшего, я стал невменяем, ноги, будто, меня не слушались.

Где-то, не так далеко, переходя на пение, переливались лесные пташки, вдали, над лужайками растворялась радуга, а солнце уже садилось.

У родника Бахчут маленькие девочки, с веночками из цветов на головах, обливали друг друга водой и громко смеялись. Увидев нас, замолкли, потом о чем-то тихо заговорили, посматривая в нашу сторону.

— Про нас говорят, — сказала Марина, когда мы прошли родник.

— Пусть говорят, — беззаботно произнес я.

Марина, искоса, посмотрела на меня и улыбнулась слегка припухшими от долгого поцелуя губами.

— Все равно, я уезжаю, — сказала она. — Это ты бойся, после этого ни одна девушка не захочет с тобой встречаться.

— Мне никто не нужен, — сказал я с замиранием сердца, снова вспоминая и переживая все то, что произошло там, в полутемном придорожном лесочке.

Марина уезжала на грузовике, а оттуда на автобусе — прямо в Сумгаит. Машина наполовину была загруженна дровами, на дрова постелили солому, на солому сели Марина и завуч нашей школы Аракелян, его жена была нездорова,